Нуриэль Рубини - профессор Нью-Йоркского университета бизнеса и также бывший старший экономист по международным делам экономического Совета Белого дома. В свое новой статье он пишет, что после мирового финансового кризиса 2008 года на финансовых рынках развитых стран наблюдается парадоксальное явление. Нестандартная монетарная политика привела к появлению значительного навеса ликвидности. Но как показала череда недавних потрясений, макроэкономическая ликвидность оказалась увязана с жесткой рыночной неликвидностью.

В большинстве развитых стран учетные ставки находятся около нуля (а иногда и ниже), а денежная база (то есть наличные деньги, выпущенные центральными банками, плюс ликвидные резервы коммерческих банков) существенно выросла по сравнению с докризисным уровнем - удвоилась, утроилась или даже учетверилась. Благодаря этому краткосрочные и долгосрочные процентные ставки снизились, волатильность на рынках облигаций уменьшилась, цены на многие активы выросли, в том числе на акции, недвижимость, частные и государственные облигации с фиксированным доходом.

Тем не менее, у инвесторов есть причины для беспокойства. Впервые они испугались в мае 2010 года во время обвала на фондовом рынке, получившего название flash crash: тогда в течение 30 минут крупнейшие фондовые индексы США сначала упали почти на 10%, а затем быстро вернулись на прежний уровень. Затем случилась так называемая «истерика» весной 2013 года: долгосрочные процентные ставки в США взлетели на 100 базисных пунктов после того, как возглавлявший тогда Федеральную резервную систему Бен Бернанке намекнул на окончание программы ФРС по ежемесячной покупке долгосрочных ценных бумаг.

Все эти события способствуют росту опасений, что даже самые развитие и ликвидные рынки, в частности, акций США, гособлигаций США и Германии, видимо, недостаточно ликвидны. Чем объяснить сочетание макроэкономической ликвидности с рыночной неликвидностью?

Начнем с того, что на фондовых рынках значительная часть операций проводится так называемыми высокочастотными трейдерами, которые используют компьютерные алгоритмы, следящие за рыночными тенденциями. Не удивительно, что из-за этого возникает эффект стадного поведения.

Вторая причина в том, что активы с фиксированным доходом (например, облигации правительств, корпораций и развивающихся рынков) не торгуются на ликвидных биржах, как акции. Торговля этими инструментами ведется, как правило, на внебиржевых, неликвидных рынках.

В-третьих, ценные бумаги с фиксированным доходом не просто более неликвидны. Сейчас большей частью этих инструментов (а их число резко выросло, благодаря бесчисленным эмиссиям частных и госдолгов как до финансового кризиса, так и после) владеют открытые паевые фонды, разрешающие инвесторам мгновенный выход.

В-четвертых, до кризиса 2008 года в роли маркетмейкеров на рынке инструментов с фиксированной доходностью выступали банки. У них было много подобных активов, что обеспечивало ликвидность и смягчало излишнюю ценовую волатильность. Однако с введением новых норм регулирования, наказывающих за подобные операции (через ужесточение требований к капиталу), банки и другие финансовые учреждения уменьшили свою активность в качестве маркетмейров. В результате во время неожиданных событий, влияющих на цены и доходность облигаций, банки больше не выполняют свою роль стабилизаторов.

Иными словами, созданная центральными банками макроэкономическая ликвидность, возможно, и способствует сохранению доходности облигаций на низком уровне и уменьшению волатильности, но она в то же время привела к распространению стадной торговли и к росту инвестиций в фонды неликвидных облигаций, при том что из-за ужесточения регулирования все маркетмейкеры пропали без вести.

Это парадоксальный результат реакции властей на финансовый кризис. Макроэкономическая ликвидность способствует экономическому буму и надувает пузыри, однако рыночная неликвидность со временем станет причиной краха и коллапса.

Источник: http://www.project-syndicate.org/commentary/liquidity-market-volatility-flash-crash-by-nouriel-roubini-2015-05